Из письма Л.И. Красовского от 1 мая 1978 года.

«Как Вы любите Виктора Георгиевича! И это очень справедливо. Вряд ли можно его не любить. Он сам знает об этом и это ему не ново. Главное же, что он иным быть не может.

Из письма Л.И. Красовского от 9 апреля 1979 года.

«Звонил А.А. Насимович и передал Ваш, всегда дорогой, привет.

Читаю лекции слепым. Одну о зубрах, другую о лосях. Заработал 60 руб. В Москве то ли 7, то ли 10 тысяч слепых. Лекции слушает едва ли не пятая часть их. Есть люди сносные, есть ужасные. До краев и выше наполнены патриотизмом. Кто пограмотнее, называют Солженицына навозом, а также Белля за его дружбу с Солженицыным. На лекциях международников некоторые слушатели на «жидов» и подают громкие реплики… В каждом районе выпускают стенгазету. Безумно влюблены в собрания. Полагаю, что имею дело с представительной («репрезентативной») выборкой из многомиллионной совокупности.

Из письма Л.И. Красовского от 25 апреля 1979 года.

«Спасибо Вам за гуманизм настоящего русского медика, да еще военного. Святое это дело… Но как берут нынешние врачи! Как берут! Поганят звание, профессию, науку…

Завтра защита у В. Чащухина, бывшего моего ученика в КСХИ. Юноша родом с Урала, из Лысьвы.

В.Г. Пленкова очень жаль, хотя я не помню к нему симпатии, потому что , как мне казалось, ему очень хотелось быть хунвейбином и он страдал от затяжной невозможности реализовать влечение своего сердца, как, впрочем, и многие вятичи, да и только ли они? Вместе с тем он в пенсионные годы сделал так много, что заполнил огромное пустое пространство от архивиста родного края едва ли не до частного детектива.

Виктора Георгиевича (Шумихина – А.Р.) жалею совсем другой частью своей души. Это – совсем другая партитура и другое звучание. Надеюсь, что все обойдется.

От А.Д. Фокина получил письмо с замечательной элегией о весенней грязи и рваных галошах…

Где Петров Александр (Иванович?)? Знаю его по архиву и очень ценю.

Начитывают магнитофонные ленты хорошие мастера дела. Запомнились имена Самойлова, Торневского, Репиной. Но у всех у них одна беда: не знают верных ударений в церковных текстах. Атеизм растлил русскую грамотность в этой ее части. Если мастера дела не умеют читать, то как же читают шкрабы, чаще же шкрабики (по Косте Рябцеву), а, тем более, их пренадежно атеистичные питомцы? Еще недавно, лет 10 тому назад, в каком то телефильме дети спорили на тему: что такое крестный ход? И одна девочка сказала, что это «скорая помощь». Салтыков-Щедрин в «Пошехонской старине» пишет об одной крепостной старухе, которая любила хвалить взахлеб свое рабство и покорность господам, но за то, что на том свете рабы за свои мученья (!) будут вечно блаженствовать. Это ужасно злило помещицу, и она порола старуху, однако хитрая бабка не унималась.

В тюрьме нам стригли щетину на бороде и усах через каждые 10 дней. Однажды этот срок пропустили и мы обросли. Тогда один немец сказал кому-то из зеков: «Ви сталь похож на Христос».

Из письма Е.Д. Петряева к Л.И. Красовскому от 4 мая 1979 года.

«Об ударениях много спорят. Когда «Слово о полку Игореве» читают по-старому (или даже поют) – возникает совершенно иное представление о его музыкальности.

Виктор Георгиевич из больницы выписался, но еще слаб, хотя числится «в строю». Готовит немецкий, надеется сдать в июне (это последний, очень теперь осложненный).

Б.Д. Злобина давно не вижу. Спрошу его о причинах отсутствия на наших заседаниях. Раньше он был активным.

Показали мне «Часовник» (без титульного листа, но с пояснением, что книга напечатана с изданной при царе Алексее Михайловиче в Почаеве). Это видимо старообрядческая «энциклопедия». Судя по бумаге – XVIII век…

Какова весомость «Часовника» в обрядовой системе? В словарях я что-то сведений не нашел. А почему Почаев издавал книги? Посылаю некоторые вырезки, может быть, заинтересуетесь.

В конце мая готовим пушкинское заседание, но сенсаций не будет. Начинаются отпуска, а старцы инертны.

Из письма Л.И. Красовского от 13 мая 1979 года.

«Во всех печатных церковно-славянских текстах на каждое слово обязательно ставилось ударение, и потому спорными для чтецов они быть не могут. Неправильное ударение – бесспорный признак безграмотности.

В 1930-х годах в МГУ профессор Алехин (один из основоположников геоботаники, учивший еще А.Д. Фокина), флегматичный и молчаливый, слушал доклад студентки на заседании кружка. Девица говорила о крапиве и много раз повторяла ее латинское название Urtica dioica, но ударение смещала на предпоследний слог. В.В. Алехин слушал, по обычаю, закрыв глаза, будто в дремоте. При обсуждении же доклада он похвалил девочку, но не простил ей своих мучений от искажения ударений и закончил выступление памятными словами: «Взять бы эту Urticy dioicy да и отхлестать виновницу по  известному месту».

О часовнике справлялся у отца Леонида. Это не богослужебная книга. Часовники (их много и они разные) предназначены для домашнего благочестивого чтения и содержат молитвы, псалмы и тропари.

У старообрядцев ЧАСОВНИКИ используются до сих пор вместе с ЧАСОСЛОВОМ. И у украинцев они были в ходу, особенно в Галиции.

В Почаевской лавре старообрядческого издания быть не могло, так как она подчинялась Священному Синоду, а там старообрядцы почитались хуже, чем фашисты. Старообрядческий ЧАСОВНИК мог быть напечатан или до раскола в 1654 году, или после создания Белокриницкой митрополии в Австро-Венгрии в 60-х годах XIX века, а еще вернее, после Манифеста о свободах в октября 1905 года. Отличить старообрядческие книги от «никонианских» можно по следующим признакам:

Сергей Александрович Корытин, едва ли, не единственный еще живой человек во ВНИИОЗ, который Скалон называл Институт второсортной зоологии.

В Архангельске знал Зоила Григорьевича, лесничего лет 30, огромных размеров и страшной силы. И он плакал (буквально) от тогдашнего (1962-1965) лесного разорения – лесного разбоя по Л.М. Леонову. Зоил искал себе место управдома, чтобы не видеть лесную погибель. В те годы ликвидировали Министерство лесного хозяйства и лесничих подчинили лесозаготовителям, в Кировской области – Кирлесу. Каково было бы, если бы упразднили завмага, а продавцов подчинили бы покупателям? После октября 1964 года возродили Министерство лесного хозяйства и независимость лесничих от заготовителей.

Аркадия Васильевича Созинова знал по Кировскому сельскохозяйственному институту и пробовал даже сотрудничать с ним по измерению радиоактивности тростников разных пунктов СССР. Под Архангельском, в Слободском озере, радиоактивность настолько высока, что если бы на месте ондатры был человек, он давно уже вымер бы, как, впрочем, вымирает и ондатра, без видимых причин, если не считать эту радиоактивность, которой никто не интересуется. Тогда я не знал, что Аркадий Васильевич – расстрига.

Из письма Л.И. Красовского от 30 мая 1979 года.

«Вспомнил вдруг фамилию Зоила Григорьевича, Он – Фефилов. Тот лесничий, который слезами плакал о гибели лесов в 1963-1965 годах.

В 1966 году опубликовали толковую статистическую сводку о лесах «Лесной фонд РСФСР». Ни до, ни после этого такое издание не выходило (?). Там указана площадь необлесившихся лесосек. Она равна 20 млн. гектар при годичной лесосеке тех лет менее 2 млн. гектар (теперь 2, 5 млн. га). К этому надо добавить 40 млн. га невозобновившихся гарей, в значительной мере по вине искр паровозов тех лет на лесовозных дорогах. Получается 60 млн. га. И хорошо, если эта цифра не удвоилась, не утроилась в последующие (после 1966 года) годы.

 И эта площадь или навсегда заболотилась или задернела и превратилась в бесполезную целину, требующую огромных затрат для ее облесения. Для сравнения: в 1954-1965 годах распахано 41,7 млн. га целинных и залежных земель в степной зоне. Вот об этих навсегда погибших млн. га леса и плакали лесоводы, и Л.М. Леонов, и В.Н. Скалон, и Олесь Гончар.

Уцелели ли там ночные фиалки (семейство орхидных) и вербы, о которых крокодиловы слезы очень умело проливает Эмилия Андриановна?

И еще. Лет 100 тому назад на бросовых в те годы землях Херсонской губернии, куда хотел поселить свои мертвые души П.И. Чичиков, Ф.Э. Фальц-Фейн, почему-то усердно забытый, приобрел поместье со знаменитым зоопарком Аскания-Нова и при нем 40 тыс. десятин (44 тыс. га) целинной степи. До 1930 года степь оставалась нетронутой, а к 1970 году от нее уцелело около 1,5 тыс. га. Об этом я опубликовал реферат по докладам какой-то академической конференции. Кажется, кроме заповедников (а их мало и они маленькие), степей больше не осталось нигде. А от степной и лесостепной зон (целых природных зон!) сохранились только устарелые, лишенные реального смысла названия.

Но Эмилия Андриановна  знает все это уж никак не хуже меня. Говорит, однако, что это – не наше дело, а потому нам следует оберегать хотя бы фиалки и вербу в Заречном парке.

Похоже, что она права? А как же Зоил, Л. Леонов, В.Н. Скалон…

Посылаю Вам фотографию памятника доктору Гаазу на Введенском (Немецком) кладбище в Москве. Доктор Гааз прославился тем, что не брал взяток с больных. Это такая редкость, что он известен во всем мире. Полагаю, что это у него случилось потому, что родился он 200 лет тому назад. И за все два века он, вроде, единственный уникум в Москве. Но и этому никто не верит.  И многие приезжают издалека, чтобы посмотреть на его могилу и удостовериться, хотя бы в том, что само имя его не выдумано. На черной глыбе памятника зачищена передняя сторона и на ней сделана надпись золотыми буквами по латыни «Спешите делать добро». На углах ограды висят кандалы с цепями и браслетами, по 4 штуки, всего на 16 зеков. Хотя он был тюремным врачом в Московской пересылке, от него не было вреда зекам и, наоборот, он приносил им много пользы, не в пример тайшетскому майору, главврачу Баринову, о котором пишет Борис Дьяков в «Повести о пережитом». И который слабых, но живых больных отправлял в морг, который был, в буквальном смысле слова, залом ожидания в страну «Теркин на том свете». Я видел Баринова, а он трогал мою кожу в том месте, где должны были быть бицепсы, и даже Баринов качал головой, но в морг не отправил, дал пожить…

Все-таки мне везло. Видал я и деда Мельничука, писал ему жалобу, по которой 25 лет заменили на 8 лет, и деда сразу освободили. Обвиняли его в пособничестве бендеровцам. Вот этого деда Баринов отправил в морг зимой, при сорокоградусном морозе. Земляки-хохлы вынесли деда оттуда в терапевтический корпус больницы к доктору И.И. Рошонку. И дед выздоровел.

Московская пересылка на Пресне (теперь Красной Пресне) действует до сих пор. Гааз облегчил кандалы для этапируемых зеков. Вот поэтому цепи и символизируют добродетели доктора «спешившего делать добро». Стало ли легче колодникам? А.Ф. Кони пишет, что они могли спрятать руку за пазуху и сберечь ее от мороза. Возможно, это так и было. Но гоняли ли зеков в морозы? Не сидели ли они всю зиму в пересылках? Иначе все каторжные были бы однорукими, чего, как будто, не было. Примеры. Ф.М. Достоевский, многие декабристы, многие раскольники (их этапировали вместе с каторжниками). Да и возможно ли было потерять руку без гангрены и смерти? И какая работа могла быть от одноруких каторжников. В таком случае цепи Гааза лишь сделали возможным этапировать зеков при зимней стуже и сокращать время этапа. Лучше это или хуже было для зеков, но для казны, наверно, экономнее.

Однако, цепи Гааза не были санкционированы властями и добрый доктор личным авторитетом заставлял делать эти цепи на Московской пересылке. Император Николай I знал и любил Федора Петровича Гааза, и ему все сходило с рук. Не трудно быть порядочным человеком в должности тюремщика. Однако, народ любил Гааза и памятник воздвиг ему неизвестный благодетель. Воистину это дар от народа.

Сейчас на решетке висит лента с желтыми и оранжевыми полосами с готической надписью о том, что Гааза не забыли жители города Мюнстера. Ветки вербы, пасхальные яички, фиалки кто-то носит Гаазу до сих пор. Иной раз старушки, прочитав филантропическую русскую надпись, шепчут: «Свой человек – делал добро».

И не могу не вспомнить «Демьяна Лакеевича» Бедного: «Папа, убей немца!». Правда, будто бы Чехов где-то писал, что у немцев на 100 тыс. идиотов родится один гений. Но ведь Д. Бедный не делает исключения и для гениев, если они немцы. Интересно, какое соотношение гениев и идиотов у других народов?

Об А.А. Любищеве написал Д. Гранин «Эта странная жизнь». Хотя изобразил он Любищева чудаком, смог рассказать о нем очень много, прославил его и даже вызвал протест со стороны, например, В.В. Алпатова, к сожалению теперь покойного (с марта сего года). Судя по повести, весь архив Любищева, в том числе и все письма (?) находится в Архиве АН СССР (не в Ленинграде ли?). Всем ли он доступен, этот архив не знаю, но если всем, то, полагаю, работают над ним исследователи, и конкурировать с ними едва ли возможно. Письма свои Александр Александрович начинал адресом и именем адресата. Не писал, а всегда печатал на машинке, как В.Н. Скалон, вероятно, оставляя себе копии. По серости своей я не понимал, что все это делается для архивного хранения в вечности. Оказывается обо всем надо позаботиться, пока живешь и не числишься в гениях. И узнал я об этом с опозданием ровно на всю продолжительность моей жизни, у самого ее финала. Впрочем, не жалею об этом. Все письма Любищева я берег, ни одного не выбросил, но где они не представляю. Рукописей не мог найти еще когда был зрячим. Есть оттиски печатных работ Любищева, но они общеизвестны. В МОИП каждую весну бывали Любищевские Чтения. Года два назад я был на них. Ничего не понял. Проскучал целый день и ушел к Страстям Господним – был Великий Четверг.

Из письма Л.И. Красовского от 27 июня 1979 года.

«Послал Вам ценную бандероль с записью моего сообщения о встречах с книгами. Получился автобиографический рассказ.

Есть у меня магнитозапись церковного благовеста в нашей церкви. Настоящий вечерний звон.

Одна из идей Любищева – разные уровни реальности: вид, род, семейство, отряд и так далее. И звон иная реальность, чем колбаса. Радуга – иная, чем звон. Стихотворение – иная реальность, чем радуга.

Из письма Л.И. Красовского от 10 июля 1979 года.

«12 июля - Петров день – и в нашей церкви, может быть, будет служить сам Святейший Патриарх Пимен, как в 1924 году служил Святейший Тихон, Патриарх Московский и Всея Руси. Как тогда меня не раздавили в толпе понять трудно. Помню ужас приближавшейся погибели, когда я не мог сделать вдох, сдавленный между боками и спинами православных.

Преосвященнейшего Пахомия, конечно, не знаю, и не слыхал о нем никогда. Вероятнее всего это был ссыльный и в пользу такой догадки говорит время кончины и ее место, отнюдь не курортное, во всяком случае, по понятиям тогдашнего начальства. Кроме того, архирей не мог выехать из своей епархии без разрешения церковного начальства по Указу Петра Великого, действующего до сих пор. Менее вероятные возможности были и другие. Ко времени кончины Владыки Пахомия в Нежине и вокруг него могли закрыть уцелевшие храмы и тогда архипастырь, оставшийся без паствы, мог ехать куда хотел. И еще. В 1920-х годах, кроме Патриаршей Церкви, существовало много других церквей: обновленческая (она же живая, красная) с А. Грановским, А. Введенским и А. Красницким во главе и Автокефальная церковь Украины. Случалось, что в городе было два и более епископов. Вообще в 1920-е годы на Руcи было столько епископов, сколько не бывало за целые столетия, потому что был очень большой их расход. Назначат епископа в какой-нибудь город, приедет он, а через 3-4 месяца уходит в «медленную Лету». Присылают нового епископа, то же самое. Особенно это касалось Патриаршей Церкви. Обновленческие епископы могли и не подчиняться Указу Петра Великого о невыезде из епархии. Они имели право даже жениться и разводиться. Но, повторяю, маловероятно, что Пахомий был обновленцем. Вероятнее допустить, что он принадлежал к Украинской автокефальной церкви. О ней знаю мало. Возникла она в 1921 году, после ареста Патриарха Тихона, как и обновленческая. Она имела беспримерный во всем мире институт выборного духовенства всех ступеней иерархии. Выбирали миряне, и это им очень нравилось. Знаю еще, что в 1930 году Украинскую автокефальную церковь обвинили во всех смертных грехах по делу СВУ «Спилки вызволения Украины» (Союза освобождения Украины). Первым по делу шел профессор Ефремов, второй – глава церкви, митрополит, чуть ли не Чесменский (его фамилия). Вряд ли в то время мог усидеть на своей кафедре и не уехать минимум за 200 км хотя бы один епископ этой церкви. Если тогда был Пахомий, то понятен его старт и повезло ему, если не довезли его даже до Уральских гор. Впрочем, в те времена и такое наказание считалось суровым. Что он Кедров, не мешало ему быть украинцем. Я встречал хохлов: Володю Гончарова (мой бригадир), Ивана Левкова (мой учитель по стержням в литейном цехе, бывший бендеровец). Да и не украинец мог быть священником и епископом в Украинской автокефальной церкви. Архивные записи о Пахомии могут быть лишь в ГБ области или Котельнича, если догадка моя верная, в чем мало сомневаюсь. Там могли сохраниться записи о мученичестве для жития святителя. Для этого он был и рожден, это и увенчало его земной путь.

Вам повезло с пением пьяных стариц у церковной ограды. А я не видал ни разу, ни у Святого Серафима, ни в другом таком месте.

Нельзя ограничивать право Бориса Злобина на ошибки и, тем более, на подлости. Писал Вам именно для того, чтобы Вы знали, что он за птица, чего раньше я совсем не знал и не предполагал.

Кстати, Виктор Чащухин не пишет мне со дня защиты диссертации. А раньше, случалось, по два письма в день. Боюсь, что занялся чепухой в науке. Он говорил об исследовании влияния плодородия почвы и микроэлементов в почве на численность ондатры. Я возражал. Он уже опубликовал сообщение. На него жмут институтские коллеги. Жаль!

Почему письмо пришло раньше бандероли? Да потому, что бандероль записывалась наравне со шкатулкой, наполненной бриллиантами, а письмо идет без остановки и доходит чудом. Ведь 5 копеек доход от письма и порвать его можно на каждом шагу, и ответа за него никакого нет. И все-таки доставляют их, и ни одно не пропало из тысяч, которых я отправлял и получал. Вот уж работа не за страх, а исключительно за совесть. Значит, не пропала еще  искра Божья в людях, если они, без всякой взятки, несут письмо иногда за километры, в распутицу, хотя можно сжечь его бесследно и без всяких последствий. И еще. Чудо, что вообще еще работает почта. Платят там рублей 60-80. Мой отец, Иван Емельянович, был ревизором. Проработал на почте 60 лет (1900-1960), имел орден Ленина и получал пенсию 56 рублей.

В Москве все москвичи превратились в самое благородное сословие. Автобусы же водить, трамваи, быть дворниками, милиционерами и почтовиками некому. Шофер на грузовой машине зарабатывает 320 руб. в месяц. Работницы по обмотке якорей на заводе «Динамо» получают 350 руб. в месяц. Что делать почте? Привозят лимитчиц. Вербуют их вне Москвы и обещают прописку, если они поработают там, где не хотят москвичи. И работают, а их не прописывают. Они выходят замуж и бегут с почты. Когда почта была у нас в доме, случалось, что телеграф не работал месяцами…

Говорят, что главврач нашей поликлиники тоже лимитник.

Слушал А. Рыбакова «Тяжелый песок». Книга про евреев.  И написана она языком местечковых евреев. И евреи захлебываются от восторга. Говорят, что так писал Шолом-Алейхем (?). Напечатано в журнале «Октябрь» (1978, №7-9). На тяжелом песке (север Черниговской области) жили не одни евреи, но о гоях едва вспоминается в романе. Больше всего о немцах, стандартными штампами:  свиноподобные, трусливые, жестокие, суровые. Евреи же…

О! Таки это лауреаты! Абрам Исаакович Рохленко, хоть и сапожник, но самый уважаемый человек в городе. Якуб Ивановский – сын профессора и сам профессор (в потенции). Лева – политический гений, хотя и попал в 1937 году под колесо… Борис Яковлевич – писатель, Ефим Яковлевич – крупный инженер. Дина – у нее особый слух. Рахиль Абрамовна – красавица из красавиц… И у них нет ничего национального. Ни Бога, ни языка, ни обычаев, ни одежд. Совсем как все, только умнее всех, красивее всех, патриотичнее всех…

(Примечание издателя переписки. Не могу согласиться с  такой оценкой произведения Анатолия Наумовича Рыбакова. Начнем с того, что после выхода из печати изрядно сокращенного варианта произведения Анатолия Кузнецова «Бабий Яр», а особенно после того, как А. Кузнецов стал невозвращенцем, тема Холокоста в нашей стране была фактически под запретом. И вообще об истории жизни евреев в нашей стране ничего не публиковалось. Опубликование романа «Тяжелый песок» пробило эту брешь. Значение этого трудно переоценить. Конечно, журнальный вариант был «отутюжен» цензурой, но его автор получил много тысяч писем благодарных читателей. Во многих письмах читатели рассказывали душераздирающие истории о судьбах своих семей. Все письма о романе Анатолий Наумович передал в один из университетов Израиля, о чем и написал в своем «Романе-воспоминании».   – А.Р.)

Вернуться назад               Пред. часть  1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13   След. часть