Из письма Л.И. Красовского от 23 января 1982 года.

«Спасибо Вам за А.Д. Фокина, за его защиту, за его педагогику. Это правда, что он следил за успехами его мальчишек. Тянул их и, несомненно, со значительно большим успехом, чем их мамули, папули, дедули и бабули, с которыми Александр Дмитриевич вел упорную и вечную войну, считая их своими врагами. У одного мальчишки нельзя было бросить дома сестренку лет 5-6. Ему ее поручали родители. Так он брал ее с собой в музей и она была у нас единственной дамой в фокинском подвале. Но как внимателен, предупредителен, даже ласков был с ней Александр Дмитриевич. Она, когда присутствовала, была первым лицом во всей компании. А девочка была шустрая, и в подвале было занятно. Радуюсь, что память Александра Дмитриевича в Ваших руках. Но мы то не вечны. А сзади нас В.Г. Шумихин, если он не с нами – все это в смысле призывного нашего возраста на Страшный суд. Сзади меня нет никого. И Вы никого не называете. Боюсь, не наплевать ли всем на Фоку-то после нас. Поэтому хорошо бы поспешить с изданием сборника в его память, если, конечно, это возможно. Почему не обозначают себя фокинские ученики? Но не зря Александр Дмитриевич упрямо помалкивал о Трофиме Денисовиче Лысенко. Он хотел, чтобы я открыл новый вид (species novus) вятских ястребиных. Два раза гонял он меня в гербарий МГУ, один раз в БИН (Ботанический институт АН СССР), в Ленинград. Месяцами я сидел в музейном подвале и вглядывался в фокинские эксикаты ястребиных. Был хороший вид манжетки – маленькой травки на лугах, где ее не едят коровы и она всегда видна повсеместно. Нашелся Сергей Васильевич Юзенчук, воспитанник иезуитского колледжа, кажется, в Львове, крупный ботаник БИНа. Он разбил один вид едва ли не на сотню неразличимых мелких новых видов. Сергей Васильевич приезжал в Киров и вместе с Фокиным выезжал на природу, вроде бы в Зуевку. Было это давно, и они сразу попали в лес и в луга. И сразу Юзенчук нашел два вида манжетки. Каково было Фокину! С.В. Юзенчук новые виды пек как блины в ресторане – сколько закажут, столько и напечет. Ботаник Т.Н. Кутова в Дарвиновском заповеднике под Рыбинском говорила мне, как привезла заповедные эксикаты в БИН и там обрабатывала их. Подошел Юзенчук и спрашивает: «Новые виды есть?». Нет. На другой день опять спрашивает: «Новые виды есть?». Нет. Юзенчук говорит: «Странно. Вы уже вторую неделю у нас работаете, не нашли ни одного species novus.

Фокин подчинял меня себе полностью, во всяком случае в делах ботаники. И у меня стал выявляться новый вид.  В музейных эксикатах вложены мои записи об этом, сделанные в БИН и в Кирове.

Только для домашнего пользования могу записать Вам невероятный для меня, но дважды, если не трижды, сообщенный Фокиным рассказ о том, что в пасхальную ночь 1918, может 1919, а, возможно, 1920 года, самая яркая иллюминация во время Святой Заутрени была у «Дзержинского на Лубянке», где палили из ружей. Это видел Александр Дмитриевич, квартировавший где-то у Сретенских ворот, в 200-300 метрах от этого места. Вслед за тем Фокин распространялся о «первородном грехе» наших «попов» и не без горечи винил их в том, что они не сразу сообразили, яко есть власть, что не от БОГА, и не стали на его сторону. Не было бы тогда такой гибели Церкви и почти всех ее культурных и моральных ценностей. Об этом «первородном грехе» Александр Дмитриевич скорбел (именно скорбел без преувеличения) едва ли не каждую Пасху.

Из письма Л.И. Красовского от 10 февраля 1982 года.

«Не без гордости за Archimandritus Slobodskiensis Hyeronimus смотрел на Ваши вкладыши в письмо. Он забросил начатки культуры. Идеальная личность, как писали в начале нашего века о таких людях. Что был бы Геппнер без книг и без латыни.

Из письма Л.И. Красовского от 21 февраля 1982 года.

 «Спасибо, огромное,  за вырезку статьи об А.Д. Фокине. Я понял, откуда библиотека музея и почему она так богата ботаникой и биологией и почему Александр Дмитриевич так берег ее и сгрызал нерадивых дамочек, которых туда определяли для кормления, хотя и скудного, но бездельного. Понятно, почему Александр Дмитриевич не имел книг дома. Он в этом не уступал отцу Иерониму Геппнеру.

Из письма Л.И. Красовского от 27 февраля 1982 года.

«Достали книги, посылаю их Вам в знак глубокого уважения. Продают книги без ограничений в одном магазине на улице Горького, но с витрины книгу сняли. Иногда капризничают. Говорят, что книги нет. Просят, однако, зайти или позвонить через неделю. И со второго раза отпускают книги. Не совсем понятно, зачем вообще эту книгу издали. Сказать, чтобы Д.А. Сабинин озолотил науку, вряд ли можно. И что странно задумали. Начали, собрали рукописи, а потом обстригли их, свели на нет, обезличили. Выпустили книгу и задержали ее между типографским складом и магазином. Снова начали стричь и ампутировать. Остатки второй раз выпустили, но дурачатся в магазине.

Из письма Л.И. Красовского от 10 марта 1982 года.

«С чего-то я осмелел и посылаю Вам план многотомного издания о «дяде Пете». Все в нем фантазия, потому что сотню тысяч рублей никто не даст, а без них всем выкормышам станет «некогда». В одном этот план близок к истине – в ничтожном месте, которое можно отвести здесь ВНИИОЗу, если уповать даже только на лучших в нем людей, знавших и любивших П.А. Мантейфеля, вернее любивших тянуть из него темы, методики, подсказки, ходатайства и прочее в этом роде.

Не забыл я еще, как П.Б. Юргенсон говорил о «дяде петизме».

В.Г. Гептнер, А.А. Насимович и Банников писали, будто бы П.А. Мантейфель признает (вместе с «народом») возможность гибридизации лося с коровой.

С.И. Огнев дулся на П.А. Мантейфеля за то, что тот обманул его, рассказав небылицу о волках. Огнев не понял шутку и всерьез опубликовал чепуху в своем многотомном труде «Звери СССР». В.Н. Скалон не переносил П.А. Мантейфеля. Науку Петра Александровича (биотехнию) называл, то метафизикой (печатно), то «сборником сказок барона Мюнхгаузена» (тоже печатно в «Бюллетене МОИП» примерно в 1958 году).

Братья Наумовы С.П. и Николай Павлович (теперь в МГУ) били П.А. Мантейфеля в лесу, в Балашихе. Петр Александрович прошел по конкурсу в Московский пушно-меховой институт, а они нет. Петр Александрович одолел их и всыпал, по крайней мере, одному из них так, что тот долго не мог подняться с земли. Место этой дуэли я видел в 1976 году. Событие было в 1930-х годах.

Помню, как один критик писал про Чехова в 1880-х годах, что талант его иссяк, что он скоро сопьется и умрет под забором. Чехов в каком-то письме спрашивал: «Почему обязательно под забором?».

А отец Г. Мендель, которого оплевал венский университетский профессор-ботаник Негели. Ведь Мендель умер в 1884 году в убеждении, что никаких открытий он не сделал и что закономерности наследования, открытые на горохе в 1865 году, на других растениях не подтверждаются. Негели предложил ему проверить это на ястребинках, а они апомикты, то есть их семена получаются без оплодотворения, чего ни Мендель, ни Негели не знали.

Примерный план изданий памяти П.А. Мантейфеля, составленный Л.И. Красовским 10 марта 1982 года.

Том 1. Биография с общим очерком научной деятельности. Профессор Сергей Семенович Фолинтарек (Новосибирск).

Том 2. Московский зоопарк. Зоопарк до Петра Александровича, вклад Петра Александровича, подробности работы КЮБЗ (кружка юных биологов зоопарка). Опыты с размножением и латентной беременностью соболя в клетках. Сосновский (Москва).

Том 3. Московский пушно-меховой институт в Балашихе. Институт до Петра Александровича. Его вклад в развитие института. Биотехния. Закрытие института в 1955 году. Профессор Алексей Михайлович Колосов и доцент Петр Герасимович Репьев (Москва).

Том 4. Петр Александрович Мантейфель в охотоведении. Размножение соболя в неволе. Акклиматизация («реконструкция») фауны. Диссертации учеников. Олег Кириллович Гусев (Москва), Михаил Павлович Павлов (Киров), Георгий Константинович Корсаков, профессор А.А. Салганский (Киев).

Том 5. Воспоминания друзей. С.А. Корытин (Киров), Н.Н. Граков (Киров), В.Г. Сафонов (Киров), И.Б. Корсакова.

Том 6. Архив П.А. Мантейфеля. Профессор Б.П. Мантейфель (Москва).

Из письма Л.И. Красовского от 18 марта 1982 года.

«А.Г. Спиркин выступил в середине февраля в ВИНИТИ в таком же амплуа, что и у нас в ВОСе.

15 марта мы с Гали Ивановной были в МОИПе, чтобы слушать Спиркина и колдуна Михайлова. За полчаса до начала в зале на 200 мест собралось человек 300 и прибывали новые толпы «мохеровых» столичных дамочек в расписных дубленках и в конических лисьих папахах. А между ними неряшливые деды с рюкзаками. Такие толпы я видел в 1934 году на лестнице Ботанического корпуса МГУ. Они шли слушать Т.Д. Лысенко. Дубленок там не было, но фанатизм такой же. В 18:30 старикашка прошамкал: «Михайлова не будет и этого, как его, Спиркина тоже не будет. Их заменит врач Никольская и сообщит о детских болезнях». В зале осталось два-три десятка моиповских бабушек.

Из письма Л.И. Красовского от 22 марта 1982 года.

«Спасибо за Мантейфеля и хлопоты о нем. Дело нужное для наших и будущих поколений. Моя покойная Ирина благоговела перед П.А. Мантейфелем. Два раза он был у нас в заповеднике с ночевкой. Ни до, ни после я его никогда не видел, хотя слышал о нем отовсюду. И в МГУ, где было много КЮБЗОВцев, и во Владимире, и на Урале. Он помог Ирине и мне поступить во ВНИИОЗ, когда нас погнали из заповедника – единственный раз в моей жизни жизни выгонка была не из-за меня, а из-за Ирины. Пристали к ней сначала мелкие негодяи в заповеднике, потом их поддержало начальство в Москве и партийное начальство в Серпухове. Придумали сокращение и добили нас. А в 1960-х годах звали назад с повышением.

Пришло мне в голову, что Т.Д. Лысенко будут обелять.

  1. Он академик и тень от него падает на других. А что, если другие не лучше, или не слишком лучше.

  2. У него восемь орденов Ленина и ведро медалей. И все за науку.

  3. Он был Председателем Совета Национальностей.

  4. Целы все кадры лысенкизма. Притихли академики, профессора и кандидаты и ждут трубного гласа своего архангела. Ведь весь наш ВНИИОЗ с С.А. Корытиным это убежденные лысенкисты по милости П.А. Мантейфеля. Стиснули зубы и ждут. В МГУ Эмма Куперман гремит своей славой ведущего специалиста по морфогенезу злаков. Над ее столом портрет Т.Д. Лысенко с 1948 года, когда Трофим Денисович подобрал ее где-то в Сибири. Она работала там после Украины, где в 1930-х годах специальная комиссия с участием Д.А. Сабинина изобличила ее в подлоге при постановке опытов. Она печатает свои работы со ссылками на Т.Д. Лысенко, как в 1948 году. Около нее целый большой кулак аспирантов, соискателей, просителей, мечтателей о легкой дармовой жизни, как в былые времена…

  5. Прошло уже почти 18 лет со времени падения лысенкизма. Злодейства не повторялись и умело замалчивались, сильно забылись. Старики ушли, а молодежь понятия не имеет о том, что было в биологии.

Анекдот от слепого Михаила Никифоровича Зубкова, доцента-литературоведа Московского пединститута им. Ленина (бывший 2-й МГУ).

«Лучшие шахматисты – извозчики. При каждом ходе конем извозчик объявляет мат».

Из письма Л.И. Красовского от 24 марта 1982 года.

«Уточняю последние слухи о Спиркине.

Во вторник, 16 марта, колдовского шабаша в ЦДК ВОС не было, а 15 марта выступление не состоялось и в МОИПе.

Исцеление слепца было 9 марта и совершил его колдун Яковлев, а Спиркин только присутствовал. По слухам, один сеанс у Яковлева стоит 250 руб.

Из письма Л.И. Красовского от 4 апреля 1982 года.

«14 лет я работал и сотрудничал во ВНИИОЗе (1959-1973) и не помню случая, чтобы ругали В.Н. Скалона в печати или публичных выступлениях, хотя по углам его бранили без мала все. Боялись ли его задиристости или что другое. А Василий Николаевич не безгрешен, и еще как.

Феликса Штильмарка знаю очень мало. Казался он мне очень злым, и злость обильно сочилась откуда-то из-под левой коленки. Она затуманивала его мозги, и он был в ее власти. В 1966 году в санатории под Москвой слышал выступление его папаши – Штильмарка старшего. Он говорил о своей книге «Образы России» о церквях и их гибели. Говорил душевно и увлеченно. По слухам, тот папуля руководил где-то, а потом отстукал то ли «гривенник», а толи три пятака. Но выглядел свеженьким огурчиком. Может быть был придурком, а эти люди ужасны.

Сергея Семеновича Фолинтарека знаю хорошо и хорошего о нем мнения, хотя знаю ругань В.Н. Скалона в его адрес. И Насимович, помнится, тоже не радовался ему. Работал я с Фолинтареком на озерах Западной Сибири, спал с ним в одной землянке, пытался спорить о Т.Д. Лысенко (он был горой за него) в Канске на кухне у охотоведа Александра Андреевича Шило, а потом целую ночь в коридоре гостиницы. Был у него дома в Кирове уже после крушения лысенкизма, встречался с ним на IX Конгрессе охотоведов в Москве в 1969 году. Еще в 1949 году использовал на Урале в «Денежкином Камне» его работу по рябчикам на Алтае. Хороший он и биолог и человек. Рискну даже написать – талантливый. Приверженность его, как и Мантейфеля, к Т.Д. Лысенко объясняя изоляцией и блокадой, которую им создали зоологи университетской школы. Фолинтарек окончил МГУ, но, кажется, вместе с сыном дяди Пети, Борисом Петровичем, и остался его и дяди Пети другом.

(В письме, далее, подробно описывается лекция Спиркина по биополям – А.Р.).

Из письма Л.И. Красовского от 14 апреля 1982 года.

Из письма Л.И. Красовского от 13 мая 1982 года.

«Интересно, что и я в 1923 году пошел сразу в четвертый класс школы. Повел меня отец. Было далеко, километра два-три. Школу я воспринял как бурсу Помяловского и не мог привыкнуть к ее ужасам долго. Окончательно освоился только в 8-м классе. И опять не привык к кошмарам, а мерзость поубавилась. Интересна Ваша история предков до 18 столетия. Я знаю только своего деда по отцу и прадеда по матери. Оба они были крепостными. У отца был пан Лукашевич. «Благодетеля» по материнской линии не помню. Граф Сергей Владимирович Орлов-Давыдов, у которого служил поваром дед по матери, платил за нее в гимназию и потому мама получила образование. Она поступила на телеграф, не без труда, в 1906 году, после смягчения условий приема на царскую службу для «подлых» сословий.

Из письма Л.И. Красовского от 20-21 августа 1982 года.

«Я и моя дочь Надежда Владимировна, теперь Дмитриева, работали в ГАКО и Герценке по теме «Арестанты Вятских монастырей». Собрали значительный по объему материал. Надежда Владимировна сочинила даже рукопись, пока нигде не опубликованную.

Из письма Л.И. Красовского от 18 октября 1982 года.

«Был Александр Дмитриевич Фокин, радовал при каждой встрече с ним, но сочинить что-нибудь большое вряд ли мне под силу. Буду стараться.

Липшица видел и знал, но в восторге никогда не был, хотя, по слухам, он открыл тау-сагыз или кок-сагыз – каучуконосы, стратегическое сырье предвоенных и военных лет, теперь забытые. А в 1946 году едва ли не треть всей пахотной площади Суздальского района была занята кок-сагызом, точнее сорняками по кок-сагызу.

И конечно словарь…

Из письма Л.И. Красовского от 21 июля 1983 года.

«Андрей Александрович Насимович умер 28 июня 1983 года от болезни сердца. Мое близкое знакомство с ним началось 7 марта 1950 года в заповеднике Денежкин Камень, куда совсем неожиданно он прибыл для сбора  материала докторской диссертации о влиянии снежного покрова на поведение копытных. Он поселился у меня, и мы провели ночь под одной крышей. На следующий день, после обеда, я уехал в Москву и, к сожалению, безвозвратно. Ключи от дома я отдал Андрею Александровичу.

Из письма Л.И. Красовского от 19 ноября 1983 года.

«Спорны заслуги ВНИИОЗ перед родной природой. Заготовки дикой пушнины катятся под гору, а у них одни победы, в том числе по бобрам и соболю, для которых еще в 1912 году были открыты заповедники и, в их числе, Баргузинский. Сам видел, какие они бездельники и небокоптители, приспособленцы и конъюнктурщики, да еще и лакировщики.