С.В. Мараков - Вята, или история белого песца
Необычный островок
Небольшой необитаемый островок Верхотурова в Беринговом море близ северного побережья Камчатки давно будил мое воображение. Как любой из необитаемых островов, он, конечно же, должен быть и таинственным. По крайней мере, для меня и моего спутника, биолога-охотоведа Петра Степановича. Тем более, что в литературе о нем почти ничего не было известно. День свидания с островом пришелся на начало августа. В полдень после неизбежных предпутевых волнений рыболовный бот вышел из Оссорской лагуны и взял курс на норд-ост. Справа по горизонту — цепь украшенных снежниками сопок острова Карачинского, слева низкая песчаная коса с маяком.
Очень скоро переваливающийся на мелкой волне бот поравнялся с маяком и вышел в пролив Литке. В неясном голубом мареве солнечного дня островок наш еще не был виден. Лишь спустя два часа его контуры слегка обозначились. Но путь еще далек. На зеркальной, слегка переливающейся поверхности пролива хорошо видны птицы, в основном белобрюхие кайры. Когда они поворачиваются к солнцу, то бока их ослепительно вспыхивают белизной. На сплотке морской капусты сидят, весело чирикая, кулики-плавунчики, плавают золотокосые красноклювые топорики и маленькие элегантные морские птицы со странным именем — старички. Мы со спутником расспрашиваем моряков об островке. Капитан как-то невзначай говорит, что у путешественников, посещающих остров, иногда загадочным образом пропадают вещи. Подробнее расспросить не пришлось: у бортов заиграли стаи дельфинов — белокрылых морских свиней, чуть в стороне появилась спина кита — малого полосатика. Наверное, с час они сопровождали наше суденышко.
Спустя шесть часов пути очертания острова стали реальными. Низкий песчаный берег только с западной стороны. Именно здесь в начале века размножались тысячи моржей. Сейчас их нет. Остальное побережье скалисто, в море — коварные рифы. На взгорье —автоматический маяк. Чуть ниже — деревянный крест, под которым покоится зимовавший здесь зверобой. Зеленые склоны единственной сопки особенно ярки при заходящем солнце. Появились большие стаи чаек и других морских птиц.
Когда мы высадились, солнце уже скрывалось за низкие в этой части Камчатки сопки и оставило нам долгую северную зарю. Прощально завыла сирена, и рыболовный бот застучал, быстро удаляясь от берега. Теперь мы робинзоны как минимум на неделю, быстро перетаскали вещи к единственной маленькой речушке, не сумевшей пробиться в море и образовавшей маленькое озерко. Светлого времени оставалось лишь на установку палатки и приготовление ужина.
Взошла луна. Тихо. Пахло морем и луготравьем, особенно чувствовался дикий лук, растущий здесь в изобилии. На душе ощущение полного удовлетворения: необитаемая маленькая островная земля, к которой стремились много лет, приняла нас к себе.
Пропажа фотоаппарата
Утром по начавшемуся отливу мы разошлись в разные стороны по южному и северному побережьям. Мой маршрут изобиловал крутыми обрывами и огромными каменистыми россыпями. Здесь царство птичьих базаров и невообразимый галдеж его обитателей, особенно кайр и чаек-говорушек. Встречались небольшие лежбища нерп-ларг. Красивые, но осторожные звери. Лежат на самом краешке скал-рифов, то и дело осматриваясь вокруг. Стоит им заметить необычную фигуру на берегу или услышать тревожный сигнал в крике чаек, враз бултыхаются в море. Группа сивучей лежит на скалистых островках близ побережья. Эти чувствуют себя в безопасности. Одни безмятежно спят, другие занимаются игрой, пытаясь грудью столкнуть соперника в воду. Прямо настоящий цирк! То и дело снимаю одним, вторым, третьим фотоаппаратом. Меняю объективы. Накручиваю то телевик для съемки животных, то широкоугольник для запечатления грандиозных скал.
Присел отдохнуть и заодно перезарядить фотоаппараты. Никто не отвлекает — безлюдье. Мой товарищ идет другой стороной и сегодня мы с ним встретимся лишь у лагеря. Закончил привал, собрал фотоаппаратуру в рюкзачок и дошел до конца намеченного маршрута. Здесь очень удобный для фотосъемки птичий базар. Начал снимать на черно-белую и цветную пленки. Решил несколько раз щелкнуть и широкопленочной «Москвой-5», заряженной цветной пленкой. Роюсь в рюкзаке — нет. Где же она?
Вспомнил про привал. Да, так и есть! Выложил ее в сторону и, торопясь закончить маршрут до прилива, забыл. Ну да ничего. Остров необитаем - никто не возьмет. Иду спокойно обратно, останавливаюсь у знакомого места. Фотоаппарата нигде нет. С полчаса обшариваю вокруг каждый квадратный метр — ничего. Посмотрел на море — может, приставал какой-нибудь катер? Тишина и безлюдье. Тут-то и вспомнил слова капитана о загадочных пропажах. Кто же воришка? Не иначе как белые песцы. На острове их, говорят, не более десятка семей. Придется завтра сюда возвращаться и искать песцовую нору. Наверняка она где-то неподалеку. Сегодня некогда. Идет полным ходом прилив, если задержусь, мне не пройти возле скал.
В расстроенных чувствах возвращался обратно. Одна надежда успокаивала — песцовая нора. Найти её во что бы то ни стало. Несмотря на потерю, день был богат впечатлениями и зоологическими наблюдениями. Оказалось, что на острове Верхотурова существуют крупные колонии небольших морских птичек — конюг-крошек, белобрюшек и больших конюг. Было обнаружено гнездо сокола-сапсана. А главное — сделаны учеты и птиц, и морских зверей.
И Петр Степанович вернулся из похода с хорошим биологическим «уловом». После обеда, совмещенного с ужином, мы с радостью делились своими успехами.
Поиски и встреча
Наутро решили вместе поискать пропажу. Захватили с собой длинный железный прут, найденный на берегу, быстро добрались до злополучного места. Найти нору песцов оказалось нетрудно. Она была на невысокой плоской площадке тундры у подножья сопки, совсем неподалеку.
Когда мы поднялись туда, то увидели море высоких густых трав и пятнадцать нор и отнорков. Наверное, много веков это место занималось зверьками. Почва удобрялась остатками добычи, потому и трава растет по пояс.
Начали последовательно ходить и обследовать прутом норы — никаких признаков фотоаппарата. То, что он был несомненно здесь, говорили многочисленные «игрушки», принесенные родителями с морского берега своей малышне. Чего только не валялось на игровых площадках: поплавки, разноцветные буи, красочные банки и бутылки, части спасательных кругов. Валялся даже кусок тельняшки, матросские перчатки, тапочки и шлепанцы всех фасонов! Прямо выставка даров моря.
Наши поиски кончились неудачей. Однако мы заметили выскочившего из норы маленького песчонка. От страха он припал к тропке и замер. Мне ничего не стоило схватить его осторожно за шиворот. Малыш не сопротивлялся.
Подыскали на берегу моря небольшой ящик, посадили малыша туда, предварительно положив сухой пучок травы, и понесли к лагерю. Конечно, живое существо требовало заботы, но мы прикинули, что сможем его содержать.
Экспедиция продолжалась теперь втроем. Уходя на день, мы оставляли ему корм и воду. Возвращались с теплотой на сердце — все же нас ждала живая душа. Песчонок радовался приходу, потому что его пускали на прогулку. Он бегал по морским выбросам, ложился вдоль ствола древесного плавника, хитро поглядывая глазенками-бусинками на сопровождающего, неожиданно кидался навстречу.
По утрам он будил нас, подавая гукающие звуки, и сильно скребся о стенки ящика. Как ни было рано, приходилось вставать, кормить его и менять подстилку.
В новые края
На восьмой день пришел бот и перевез нас на соседний большой остров Карагинский. Там экспедиция продолжала работу около двадцати дней. Так же, как и раньше, мы уходили на маршруты к вечеру возвращались на базовую стоянку. Вята — так я назвал песчонка, — подрастала, становилась шустрой, и мы выпускали ее с осторожностью.
В начале сентября за нами пришла самоходная баржа. Мы возвращались. Самолет ЯК-40 до Петропавловска песчонок перенес прекрасно. Всю дорогу спал. Как-то он поведет себя в квартире Петра Степановича? Совершенно неожиданно Вята отказалась спать в ящике на балконе. То ли шум города ее беспокоил, то ли она стала «требовать» благ цивилизации. Она пищала, верещала и царапалась изо всех сил. Первой не выдержала дочь Петра Степановича Марина и стала просить пустить ее в квартиру, «такую маленькую и бедненькую». Мы уступили. Вята обошла все углы, слазила под кровати, потом запрыгнула на кушетку и с блаженством разлеглась. Словно давно жила здесь.
После ужина она начала играть, носиться по комнатам, гоняться за бумажкой на нитке, как кошка. То и дело подбегала к двери на кухню и, царапаясь, просилась туда. Конечно же, она чувствовала запахи пищи.
На ночь, мы попытались поместить ее в ящик, но куда там! Такой визг подняла, что даже соседи, всполошились. Мы смирились и оставили Вяту в комнате.
Ночь она спала рядом со мной на кушетке. Все бы хорошо, да проснулась рано и начала играть. Прыгала на меня, теребила остренькими зубками ухо. Пришлось вставать и кормить ее. Поднялась и вся семья Петра Степановича.
Дальняя дорога
До отлета самолета в Москву оставалось полдня. Мы закончили сборы, условились с коллегой о будущих совместных работах и поехали в аэропорт. На этот раз Вята вела себя скромно, словно понимала, что в ее судьбе опять происходит перемена. Чем ближе мы были к дому, тем больше росла у меня тревога. Как ее встретят собаки - эрдельтерьер Вега и серьезный гладкий фоксик Терька? Вега - добрая псина, она вряд ли обидит гостью. Попугает, конечно, лаем, и только. А вот Терри бывает азартна и сердита. За нее ручаться нельзя, придется смотреть в оба. Но ведь и Вята стала быстрой, смелой, ловкой и хорошо ориентирующейся в обстановке зверушкой, способной отстоять себя.
Новые знакомства
И вот встреча. Собаки, увидев меня, от радости начали прыгать. Потом стали обнюхивать мой рюкзак. Он был для них источником ошеломляющей информации.
Затем их внимание привлек внесенный из-за наружной двери ящик. Вята притихла, а четвероногие хозяйки пытались засунуть носы в щели и с шумом долго втягивали воздух— кто же там? Прежде чем выпустить Вяту, я громко и грозно произнес «Нельзя» и открыл крышку. Гостья светло-голубой молнией выскочила оттуда и понеслась по комнатам. За ней помчалась Терька, дальше, стуча когтями, бежала Вега. Собаки лаяли, как гончие, увидевшие зайца. Голова кружилась от их беготни.
Вята успевала увертываться и отрываться от преследователей, но чувствовалось, что она устает. Мои команды не действовали. Азарт этой своеобразной игры-погони был выше послушания. Когда же Вята почувствовала, что ее могут и догнать, то вскочила на широкую тахту, уселась посредине у самой стены и, высунув язык, лукаво поглядела на собак. А те не могли нарушить запрет и даже не пытались вспрыгнуть на тахту, а только возбужденно лаяли.
Назавтра я собирался увезти ее на биологическую станцию. Научные сотрудники давно просили привезти им белого песца. Однако дочери и мама упросили оставить Вяту пока дома. Я согласился, потому что через неделю собирался улетать в другую экспедицию и думал захватить с собой фокса Терьку. Условились только, если Вята станет несносной, сразу же отвезти ее на биостанцию. Я не сомневался, что с Вегой у песца отношения будут миролюбивыми.
С Терькой же Вята не поладили сразу. Особенно раздражала собаку бесцеремонность гостьи, которая любила бренчать на кухне ее миской, пускай даже пустой. Терри выходила из себя, скреблась в дверь, явно желая наказать наглого зверя. Нам едва удавалось не допустить их стычки.
Добавила хлопот Вята и моей маме. Пришлось все продукты тщательно закрывать и ни на минуту не оставлять их открытыми. Она везде совала свой нос. Принесут продукты из магазина, положат их на стол, а пока снимают плащи и обувь, песец уже снимет пробу.
Случалось, что целую сумку яблок за считанные минуты ей удавалось растащить по углам. Однажды мама положила на стол сумку, сверху которой лежал пакет с соленой килькой, немного замешкалась. Смотрит, а пакет пустой. Потом по одной рыбке находили в разных углах и щелях — плутовка постаралась на славу. К бдительности привыкли, но появилась новая повадка у Вяты — таскать и прятать, даже пробовать на зубок кожаную обувь, ремни и другие предметы.
Смекалка зверька проявлялась во многом. Хочется пить — она запрыгивает в раковину и сосет воду из подтекающего крана.
Дружба
С Вегой Вята подружилась так крепко, что было трудно представить подобную привязанность между собакой и диким, в общем-то, зверем. Без всякого недовольства Вега позволяла песцу есть одновременно с собой. Из миски отдавала Вяте самое великое собачье лакомство — кость.
Когда спустя месяц я вместе с фоксом возвратился из экспедиции, Вята уже была не щенком, а долговязым песцом-подростком. Однако хитрости у нее не убавилось, стремления набедокурить тоже. Появилось нахальство и ощущение вседозволенности. Терри, по-видимому, примирилась с существованием песца. Она побежала на кухню, но вперед нее молнией метнулась Вята и припала к чужой миске. Терька не снесла обиды и задала нахалке взбучку. Та завизжала так, что хоть уши затыкай. Вдруг ласкавшаяся возле меня Вега бросилась к месту происшествия и кинулась... на Терьку, схватила ее так сильно, что та выпустила песца, спокойно побежавшего в свое укрытие под кроватью. Нам же стоило больших трудов освободить бедную Терьяшку из пасти разъяренной Веги. К счастью, все обошлось без крови...
Однако я тут же твердо решил зачинщицу раздора отвезти на биостанцию. Всем нам, конечно, было жаль лишать Вяту общества, к которому привыкла, и в известной мере и свободы, но она стала совсем несносной.
Вечером мне удалось посмотреть на игру песца с Вегой. Представление длилось два часа - я сам его прервал из-за позднего времени. Дочери же рассказывали, что подруги могли увлеченно веселиться по 4—5 часов.
Главный трюк был для песца «мышкование». Только в роли мыши выступала большая собака Вега. Ей это, несомненно, нравилось. Она сидела или лежала на полу, а взобравшаяся на комод Вята сверху стремительно кидалась на «добычу» и тут же отскакивала в сторону. Вега вскакивала, лаяла... и снова укладывалась для следующего нападения.
Еще любила Вята кататься на загривке у собаки. Правда, пушистая наездница долго усидеть не могла. В промежутках между этими, наиболее любимыми трюками, подруги разыгрывали «смертельный» номер. Вята клала свою голову в раскрытую огромную собачью пасть. Несколько секунд Вега слегка сжимала челюсти, но тут же выпускала пленницу, которая с веселым, озорным блеском в глазах пыталась сделать то же самое. Ей, понятно, это не удавалось, тогда она хватала Вегу за бороду, и та таскала озорницу за собой. Без сомнения, ставшие остренькими клыки Вяты причиняли ей боль. Вега терпеливо сносила озорство. Чем не пожертвуешь ради увлекательной игры!
На постоянное жительство
Наутро шел автобус на биостанцию. Для всех нас утро было грустным. Вята словно чувствовала, что ей уже не вернуться в уют квартиры, где ей прощались все грехи, где была у нее верная подруга. С трудом посадили мы ее в ящик, но она так рвалась, что пришлось взять зверька на руки.
Вольеру, где ей предстояло жить, она долго обследовала и улеглась прямо на полу. Лежала с печальным видом, даже не притронувшись к любимой еде. Я пожалел, что не захватил с собой Вегу. Наверняка Вяте с ней было бы не так горько. Мы навещали ее, но каждый раз она становилась все диковатее. Однажды привезли Вегу. Но и она не пробудила в зверьке прежней охоты поиграть. Подошла к собаке, обнюхала ей морду, а потом убежала в дальний угол и спряталась за домик. Наверное, не простила измены всех тех, кто еще недавно был с нею вместе...
Эпилог
В вольерах прожила она почти 8 лет — предельный возраст. К ней подсаживали песцов. На толстого увальня — голубого песца она не обращала никакого внимания, а на самоуверенных белых ухажеров бросалась с такой стремительностью и яростью, что их вскоре приходилось отсаживать.
Она постоянно была стройной и быстрой, особенно красивой в зимней белой шубке.
Что было удивительно, так это сохранившаяся реакция на свое имя. Вята, услышав мой голос, тут же останавливалась, замирала и словно задумывалась, склонив чуть набок голову. О чем думало это маленькое грациозное существо?! Ей было что вспомнить. В жизни Вяты случались приятные и грустные периоды. Она многое повидала на своем веку. Возможно, она помнила в эти минуты и далекий родной островок, и людей, столь круто изменивших ее судьбу. Кто знает?!