Дед Василий умер аккуратно, в одночасье, не мучая других: выпил после бани четвертинку, пришёл домой, при луне сел на крылечке отдохнуть да и преставился. Тут и нашла его бездыханным бабушка Дуня – жена Василия Ильича. Детей у них не было, у гроба стояли лишь соседи, да приехавшая младшая сестра деда Василия с Дуней. В похоронных хлопотах бабушка держалась, а после сорокового дня, оставшись совсем одна, потеряла сон и затосковала.

     Стало болеть под ложечкой, заныли поясница и колено. Мучаясь одиночеством, баба Дуня шла на погост и по старому обычаю, постелив на могилку тряпочку, клала бесхитростную снедь и наливала деду малый стакашек водочки. Перекрестившись, садилась на пенек, что был рядом, и начинала разговор.

     - Здравствуй, Васенька. Ну как ты там? Долетел уже? Ангелы-то у ворот строгие или ничего,   сочувствие имеют? Ты уж веди себя тихо, не задирайся, не критикуй никого. А я тут без тебя  совсем плохая стала. Не сплю, тоскую, всё о тебе думаю, нашу жизнь вспоминаю. Ведь как увидела первый раз на гулянке тебя, рыженького, сразу сердце екнуло – вот он, суженый мой. И как поцеловал ты меня первый раз, как встречались за околицей, как в стогу сидели обнявшись и что меж нами было тогда…

     - Как у тебя, прошел кашель-то или нет? Если встретишь кого из дружков старых и подносить будут, ты уж не пей, воздержись. Пока не определишься – вино до хорошего не доведет. Кабы бы ты не выпивал, может, у нас и детки, и внучатки были бы. А то совсем одна осталась я без тебя, старая, никому не нужная. Скучно мне…

     Баба Дуня всхлипнула, утерла покрасневший носик, шугнула синичек, принявшихся было клевать хлеб и яичко, принесённые деду Василию.

     - Ты, Васенька, поспрашивай там, может, отца своего Илью Петровича найдешь, он умный человек был, давно на том свете живёт, освоился уж. Присоветует тебе, куда обратиться, какую бумагу написать, а не то как бы тебя в ад не посадили, хоть и грехов больших за тобой нет, да люди наговорить  могут. А коли Зинаиду встретишь, и завлекать она тебя будет, прочь её гони, стерву, зря я ей тогда глазищи-то не выцарапала…

     А главное - здоровье оберегай, его не купишь. У нас тут погода пока хорошая стоит, но через неделю дожди обещают. Ты на ночь обутки-то к печке ставь посушить, а ежели печки нету, под себя клади, а не то украсть могут. Ну, Васенька, прощай, муженёк мой дорогой, береги себя, Василий Ильич и меня не забывай.

     Баба Дуня встала, поправила платок на голове, перекрестилась на могилку и, не сумев сразу распрямить согнувшуюся спину, пошла, опираясь на посошок, восвояси. Подходя к своему домику, бабушка увидела на крыльце большого незнакомого рыжего кота. Он вел себя спокойно, уверенно и стал тереться о ноги бабы Дуни.

     - Откуда ты, красавец такой, взялся? – удивленно спросила бабушка. А кот в ответ продолжал громко мурлыкать.

     - Мур-мур-мур-мур-мур…

     Кошачья ласковая песенка грела душу, и Дуня не препятствовала животине шустро юркнуть в открытую дверь. Кот не торопясь стал обходить все углы, боком потерся о ножки стола и табуретки. Бабушка налила ему в блюдце молока, и он, полакав, стал тереть мордочку лапой, иногда полизывая её.

     Потом снова принялся тереться о ноги Дуни. Она взяла его на руки, ощутив грузность и теплоту тела пришельца. Кот уютно устроился на коленях бабушки, поджав под себя лапки и, прикрыв глаза, продолжал размеренно мурлыкать.

     Поглаживая гостя, баба Дуня думала, что надо бы его, наверное, оставить, всё-таки живая душа. Удивлялась тому, что кот словно услышал её разговор с Василием Ильичем, её жалобы на тоску. И надо ведь: тоже рыженький, как суженый вмолодости был. Назову его Васей, решила бабушка.

     А кот продолжал свою монотонную песенку:

     - Мур, мур, мур, мур…

     И бабушка Дуня стала подрёмывать.

Вернуться назад