Здание филармонии начали ремонтировать, и артисты, разбившись на несколько групп, отправились на концерты по районным городкам. «Чем отдаленнее местность, тем громче аплодисменты». Это правило хорошо известно в театральном мире. И молодежь коллектива охотно собиралась в турне по глухоманной окраине области.

     Концерты в маленьком Энске прошли с блеском. Восторженные зрители до семи раз вызывали «на бис» счастливых артистов. Но перед отъездом певица Надежда Соловьева простудилась. Чтобы не срывать графика выступлений, решили оставить с ней до выздоровления музыканта Казимира Высоковского, а самим отправиться в следующий город. Так и сделали.

     Молодой организм скоро победил простуду, и горлышко будущей знаменитости восстановило прежнее «серебряное» звучание. Приотставшим от своих артистам предстояло добираться к железнодорожной станции. На автомобиле до нее 30 километров. Можно было проехать и более коротким путем: всего 10 верст грунтовой конной дорогой, проходящей по живописной местности.

     - Как поедем, Наденька? – спросил Казимир.

     - Конечно, на лошадке, - твердо заявила романтически настроенная девушка.

     Провинциальные простодушные почитатели пригласили своих любимцев на прощальный обед. Было сказано много теплых слов. Тосты следовали один за другим. Красноречие и вино лились рекою - застолье несколько затянулось.

     Наконец артистов усадили в бричку, запряженную гнедым конем. Пожилой возница Савелий Петрович был подпоясан неведомо где добытым красным кушаком, таким же, как у кучеров старинных лихих троек. Артисты послали воздушные поцелуи провожающим и тронулись в путь. Это происходило седьмого ноября, и провожающие продолжили застолье.

     Уже смеркалось. Приподнятое настроение путников не омрачала легкая печаль лесостепных пейзажей поздней осени. В бричке, набитой душистым сеном, было уютно. Чтобы смягчить толчки на неровностях дороги, Казимир придерживал Надю за талию. Она не протестовала.

     Между тем небо заволокло темными облаками, начался сильнейший буран. Вдруг бричка резко накренилась, и конь остановился. Слезший с облучка Савелий Петрович начал чертыхаться: сломалось колесо! Запасного нет. Как быть, что делать? Главное, не застудить после болезни Надюшу.

     Савелий Петрович распряг коня. По намеченному плану девушка сядет на него, и они отправятся дальше. Чтобы не тащить на себе баян, скрипку и пожитки, Казимир останется и будет ждать скорого возвращения Савелия Петровича с аварийной командой. Мужчинам пришлось отвернуться, чтобы Надя могла надеть извлеченные из сумки брюки. Затем они помогли ей забраться на коня. Это был ее первый опыт верховой езды. Но артистка не трусила и по-прежнему пребывала в веселом расположении духа.

     - Ну как я смотрюсь в роли девушки-гусара? Оказывается, она мечтала сыграть в этой пьесе.

     Кавалерия тронулась и вскоре пропала в сумраке. Казимир надел имевшийся в бричке старый полушубок и поглубже зарылся в сено. В голове еще звучал веселый голос Надюши, а доверчивое тепло, исходившее от нее, и тонкий запах духов не рассеялись. Снегопад продолжался.

     Навалившуюся сладкую дрему нарушил раздавшийся протяжный вой.

     - Что бы это могло быть? - настороженно думал Казимир. Через некоторое время странные звуки стихли. Вглядываясь в окружающую темноту, музыкант увидел вскоре загадочные зеленоватые огоньки. Они то перемещались, то останавливались. С ужасом он различил контуры каких-то существ.

     - Это же волки! – наконец сообразил Казимир, - зеленоватые огоньки - их глаза. От страха он похолодел. «Волки сожрут меня, что делать? Боже мой, я погибну». Воображение рисовало ужасную картину: волк впился ему в горло, а второй откусывает пальцы, его тонкие драгоценные пальцы музыканта. Что предпринять?

     Вспомнил: в каком-то романе путешественник отогнал зверей огнем. Казимир свил клок сена и чиркнул спичкой, но ее тут же задул ветер. Как и вторую, и третью. Может быть, кричать? Но они услышат отчаяние в голосе и еще больше осмелеют. А если попробовать?

     Торопливо извлек из футляра баян и заиграл первое, что пришло в голову. То был «Похоронный марш» Шопена. Мрачно подумал: «Себя отпеваю». Траурная мелодия звучала на большой лесной поляне в ночную пургу торжественно и дико. Но что это? Сквозь звуки баяна он услышал тот странный вой, что раздался пятнадцать минут назад.

     - Так это они воют! Вот как, оказывается, воют эти русские волки. С опаской посмотрев по сторонам, он увидел смутные контуры зверей, задравших морды вверх. Некоторые стояли, некоторые сидели. Они были со всех сторон. В голове мелькнуло: окружают перед атакой, сейчас повоют и кинутся...

     Но волки продолжали выть под музыку. В их голосах слышалось что-то тоскливое. Необычное, дикое, древнее, сокровенное. Опытным ухом музыкант улавливал, что все звери воют по-разному: кто-то басовито, кто-то тонко и жалобно. И голоса модулируют: то громче волк «запоет», то тише, печальнее. А в целом это был хор, натуральный звериный хор, которому он, Казимир, дипломник Варшавской консерватории, аккомпанировал. А может быть, они, наоборот, подпевали ему? Но в общем, концерт! Натуральный концерт.

     Шопеновская мелодия кончалась. Что дальше играть? Раз у них такая грусть, надо что-то минорное. И Казимир, не прерываясь, перешел к исполнению вальса «На сопках Манчьжурии». А волки продолжали выть свою тоскливую песню. И была в этом хоре какая-то страшная «немая» первобытная прелесть.

     Потом волки также дружно пели под мелодию «Летящих журавлей».

     - А вдруг им надоела печальная музыка и они вспомнят об ужине? - подумал Казимир. И полились звуки военного марша. Волки продолжали выть так же, как они выли и раньше.

     - Интересно, что эти животные думают и чувствуют сейчас? Но никто не смог бы ответить на этот вопрос: никогда еще ни один человек не был и пяти минут волком или хотя бы собакой, которая тоже умеет выть. Однако ясно, что и душа животного не равнодушна к музыке, - мелькало в голове Высоковского. У музыканта замерзли руки, но, движимый страхом, он продолжал играть и играть. Классика чередовалась с народными песнями и современными шлягерами.

     Вдруг волчий хор разом прекратился. Казимир увидел, что зеленые огоньки хищных глаз и звериные контуры исчезают. Волки ушли. «Но, может быть, они решили устроить антракт и сейчас вернутся? Не исключено, что музыка спасала меня». И артист продолжал играть. Играть, как выходит: пальцы окончательно закоченели и ошибались в клавишах. На востоке небо стало чуть посветлее.

     Савелий Петрович и Надя, добравшись до железнодорожной станции, подняли тревогу: надо выручать человека. Но термометр показывал лишь легкий заморозок, и никто особенно не торопился, тем более что после праздника у многих побаливала голова. Лишь под утро вышла вездеходная машина в сопровождении трактора на случай, если увязнет на дороге. В машине, кроме Савелия Петровича, Нади и шофера, был доктор.

     Спасатели прибыли к рассвету. Они застали Казимира в полубессознательном состоянии. Окоченевшими руками он прижимал баян к груди и бормотал что-то бессвязное: «Волки поют и аплодируют, волки поют и аплодируют...» Доктор диагностировал бред в связи с переохлаждением. В машине музыканту влили чаю с коньяком, растирали закоченевшие руки и ноги.

     По прибытии поместили в палату фельдшерского пункта. Возле больного дежурила Надя. Казимир погрузился в какой-то странный сон, что-то временами бормоча о волках, Шопене, «роковом бенефисе». Надя увидела седину на висках, хотя еще вчера в его львиной темной гриве до плеч не было и единого седого волоса.

     Обморожения не нашли, но врач опасался за психику музыканта. Надя почему-то чувствовала себя виноватой. Легкая влюбленность, которая зарождалась между ними, за ночь переросла в горячее чувство. Неужели этот красивый талантливый милый человек тяжело заболел?

     Надино сердечко сжималось от жалости к нему. Она обняла Казимира, целовало его лицо, шею, а потом припала к губам. Прошла минута (а может быть, больше). Казимир открыл глаза, слабо улыбнулся. Он пришел в себя, а потом сказал: «Наденька, я люблю вас».

Вернуться назад