«Дело это приключилось давным-давно, ещё до царя-Николашки. Я парнишкой был. Батя мой извозом занимался – товары московским купцам возил. И меня с собой брал», - так начал свой рассказ замшелый дед Архипыч из деревни Невежино под Костромой, в избе у которого мы останавливались с отцом во время охотничьих походов.

     «Едем мы, значит, с мужиками обозом по тамбовскому тракту, лес начался, и вдруг Рыжка, конь наш, заволновался…, - прокашлявшись от махорочного дыма, Архипыч продолжал: - Чего это он? Глянули, а в стороне медведь. Во те на! Встал мишка на дыбки и давай башку подгибать да горбатиться – вроде как кланяется, сам же к нам идёт.

     Поначалу оробели мы. А медведь остановился и давай жалобно реветь. Мужики коней держат. Чего делать будем? Батя мой говорит: «Не иначе ручная эта зверюга». Да к медведю и подался маленько, а тот отступает, вышел на дорогу и все кланяется – вроде зовёт куда-то.

     Поехали мы за ним с версту. Глядим - постоялый двор. Медведь к воротам, толкнул, и раскрылись они. За ним идём. В доме голоса слыхать, но покудова хозяин вышел, медведь давай кучу навозную лапами грести. И ревёт по-страшному. Глядим, чего-то выволакивает. Ба! Да это человек мёртвый. Вытащили мужики мертвяка. Головашка вся в крови, но лик-то видно, борода чернущая. Обличьем вроде цыган. И верно ведь, цыган: в ухе серьга медная. А медведь тот давай опять по двору бегать, нюхатит – чего-то ищет. К погребу подбежал и заревел жалобно…»

     В этом месте дед Архипыч опять захрипел-закашлялся, затушил уютно вонючую цигарку, вытер жилистой иссохшей рукой свои выцветшие глаза, согнал набежавшую от кашля слезу и замолчал.

     - Ну а дальше что, дедушка?

     - В ём, в том погребе оказался ещё мертвяк: парнишка с тебя вот росточком. Мордёнка копченая – сразу видать, цыганенок. Хозяин двора рядом стоит, рылом белый стал, но говорит важно так мужикам: «Цыгане эти бродячие, пришли с ведьмедем ученым, ночевать попросились. Пустил я их в клеть, а ведьмедь-то ночью взял да и загрыз цыгана и цыганенка, а сам убежал. Ну, как думаю, становой явится - затаскают меня, собрался да и спрятал их с глаз подальше. И так конокрадов этих хватает».

     Пока слушали хозяина, калякали, медведя и след простыл – видать, опять в лес убежал. Поехали мы дальше и думаем: «А зачем же зверь нас позвал, коли сам он загрыз цыган? Чего-то тут не того…» От нас слух по деревням протянулся и, видно, до пристава дошёл – это значит до милиционера по-теперешнему. Потому как обратно ехали, рассказали нам: полиция, значит, прибыла на тот постоялый двор, почала дознаваться. И вышло, что убивец-то не медведь, а сам хозяин.

     Цыган-де с ученым медведем на ярманке был, представления давал, медведь плясал, и цыганенку в картуз много пятаков, гривен, да и целковых от купцов и люда разного сыпалось. Видать, цыган-то бородатый монетой позвякал, ну и польстился хозяин на медвежий заработок, да и побил их обухом ночью, чтобы цыганской деньгой завладеть. Медведь тот моментом убежал, да вишь и пожалился нам.

     Зверюга она, конечно, сердитая, но, знать, цыгана-предводителя своего жалел – не зря со скулежом орал так. Ежели вглубь глянуть, всякая скотина и зверь иной соображение имеет и ласковость к повелителю своему».

     Так закончил свой рассказ дедушка Василий Архипович. На следующую осень его не стало.

Вернуться назад