Статья напечатана в книге "Живая память: о Сергее Маракове" г.Киров, 2013., составитель Н.И. Перминова. 

Мне трудно представить отца стариком. В моей памяти он остался с огромным рюкзаком за плечами, обвешанный фотоаппаратами, с доброй улыбкой на лице. В своё время он, не задумываясь, променял жизнь в Москве, на Воронцовской улице, что на Таганке, на далёкие неизвестные Командоры. И ни разу не пожалел об этом. До конца своих дней считал Командоры самым лучшим местом на Земле, хотя объездил немало мест на планете: был в Африке и Америке, Франции и Венгрии, работал в Прибалхашье, на Камчатке, Курилах.

Несмотря на свою привязанность к Дальнему Востоку, к островам, папа очень любил и хорошо знал Москву. Это был город его детства и юности, он с гордостью называл себя коренным москвичом. Его дед по линии матери – Сергей Трофимович Шишляев – необычайно интересный мужчина.  Он был преподавателем купеческого сословия, из мещан, так тогда говорилось. Информации о семье моих прадеда и прапрадеда сохранилось очень мало. Мать Сергея Маракова Лидия Сергеевна не распространялась на эту тему, наученная горьким опытом сталинских репрессий тридцатых годов, но кое-что всё равно всплыло: старинная посуда, столовое серебро, редкие книги и альбом с пожелтевшими фотографиями, который мы с сестрой очень любили рассматривать, приезжая к бабушке в Москву, на Таганку. Перед нами открывалась совершенно иная жизнь – незнакомая жизнь дореволюционной России. Запечатлённые придворным фотографом Труновым бабушкины родители, она сама, её тётки и другие родственники в красивых платьях с богатыми украшениями приподнимали таинственную завесу происхождения моего отца.

Подчас информация появлялась совершенно неожиданно. Помню, в школе мы изучали творчество А. Н. Островского, и вдруг папа говорит: «Знаешь, а ведь история любви твоего прадеда и прабабушки очень похожа на сюжеты многих пьес драматурга». Так я узнала, что папина бабушка была дочерью известного московского купца Петра Смирнова, а дедушка отца работал у него управляющим. Он был не только красив, но и необычайно умён и толков. Молодые люди полюбили друг друга. Пётр Смирнов без колебаний выдал за управляющего свою старшую дочь Елизавету и ввёл зятя в свою семью и в свой бизнес, говоря современным языком. В 1899 году состоялась их свадьба.  О ней напоминала надпись на старинной фарфоровой посуде из большого семейного сервиза, сохранившегося до наших дней у потомков этой счастливой пары. Я до сих пор помню написанные золотом слова: «В память о бракосочетании Сергия и Елизаветы от Штокловых.  1899  год». Восьмерых детей родила дорогому Сергею Трофимовичу красавица жена. Из них в живых осталось семеро.

Рассматривая общую фотографию более чем столетней давности, чувствуешь атмосферу любви, дружбы, взаимопонимания, царившую в этой большой семье. Все дети были необычайно музыкальны. Девочки и мальчики учились играть на фортепиано, которое сохранялось в семье дяди отца Сергея Сергеевича Шишляева. А папин племянник, внук Сергея Сергеевича, Алексей Шишляев стал оперным певцом, работает в театре оперы и балета им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. Моя бабушка Лидия Сергеевна великолепно пела, знала наизусть многие оперные арии. Мой отец тоже хорошо пел и любил музыку. Он частенько экзаменовал меня на предмет знания того или иного музыкального произведения, звучавшего по радио или в концерте. На старых фотографиях небольшого в кожаном коричневом переплёте альбома нам открывалась жизнь большой купеческой семьи, так непохожая на ту, что показывали в своих произведениях классики русской и советской литературы. В летней усадьбе под Москвой, на берегу озера Сенёж, лились звуки рояля, звучала музыка Ребикова, Чайковского, Рахманинова, ставились домашние спектакли.

Папин дед Сергей Трофимович занимался сыроваренным производством, был дружен с известными московскими купцами-меценатами. Перед Первой мировой войной на выставке в Швейцарии шишляевские сыры получили высокую оценку и были награждены медалями, после чего папин дед получил право поставлять свою продукцию на стол Его Императорскому Величеству. В 1914 году умирает моя прабабушка, оставляя семерых детей на попечение прадеда. Впоследствии бабушка Лидия Сергеевна рассказывала мне, что кого только ни сватали Сергею Трофимовичу: и племянницу Саввы Морозова, и девиц из семьи купцов Мамонтовых, но прадед, сам рано оставшийся без матери, всегда отвечал отказом, говоря: «Мне отец не привёл мачехи, и я своим детям её не приведу». После окончания гимназии бабушка и её сёстры поступают учиться в Московский университет. Но в трудные, голодные годы Гражданской войны, лихие двадцатые годы завершить образование в университете смогла лишь одна из трёх сестёр – Зинаида Сергеевна Шишляева, в замужестве Матова. Став биологом, специалистом в медицинской паразитологии, она оказала определённое воздействие на своего любимого племянника – моего отца. Бабушка отца по линии моего деда Маракова Владимира Михайловича Вера Александровна была дочерью управляющего Южно-Русской железной дороги Александра Александровича Александрова, который приходился братом по матери князю Нелидову. В семье папиного двоюродного брата Константина Васильевича Артамонова хранилась старинная фотография, изображавшая бравого офицера с дарственной надписью: «Моему дорогому брату Александру Александровичу Александрову от князя Нелидова».

Мой дед Владимир Михайлович Мараков очень любил природу, животных и передал эту любовь своим сыновьям. Выпускник Высшего Императорского Технического училища, он работал, как нам говорили, инженером на строительстве гидроэлектростанции, а мама отца Лидия Сергеевна занималась получением вакцин в институте им. И. И. Мечникова, работала в лаборатории проф. Варфоломеевой, изучала лептоспироз. В последние годы своей жизни, уже после войны 1941-1945 гг., Владимир Михайлович преподавал черчение и рисование в московской школе в «Лосинке». В семье царил дух взаимопонимания и любви. Самым лучшим подарком для Сергея Маракова была книга, подаренная ему отцом. Они и сейчас стоят на полке, книги с дарственной подписью моего деда моему отцу. И почти все о животных и природе. А по воскресеньям любимым занятием Серёжи было посещение с отцом Птичьего рынка, что шумел по соседству с Таганкой в Калитниках. Началась война. Дед попал на Ленинградский фронт, а его семья оказалась под Оренбургом, куда был эвакуирован институт, в котором работала моя бабушка.

В своей последней книге «Крылатая попутчица» отец вспоминает трудную жизнь в эвакуации и упоминает имя своего учителя биологии Владимира Владимировича, который развил в нём интерес к зоологии. О том времени бабушка часто говорила, что если бы не Сергей, они бы не выжили. Он умудрялся поймать рыбу на озере, где, как говорили старожилы тех мест, её испокон века не бывало, вылавливал из нор сусликов, которых ели, невзирая на возможность заражения чумой. Однажды папа принёс домой ослабевшего сокола, потом ещё несколько птиц. Всех выкормил, ловил им крыс, сусликов. А когда птицы окрепли – отпустил на волю. По возвращении в Москву отец часто дополнял скудный военный и послевоенный рацион, стрелял ворон в московских скверах из ружья, подаренного ему моим дедом на пятнадцатилетие. Папа рассказывал мне, что в первый раз опробовал ружьё, добывая ворону по заданию руководителя зоологического кружка при зоомузее МГУ для занятия по таксидермии.

После окончания школы он подал документы на биофак МГУ, куда проходил вне конкурса. Но тут ему попалась на глаза газета, где сообщалось о приёме на охотоведческий факультет пушно-мехового института в Балашихе. Он не раздумывая забирает документы из МГУ и поступает в МПМИ. Как впоследствии вспоминала Лидия Сергеевна, он сказал ей, что факультет охотоведения – именно то, что ему нужно. Московский пушно–меховой институт в те годы был поистине кузницей научных кадров. Кумиром будущих биологов–охотоведов был знаменитый профессор Пётр Мантейфель.

В Кирове, куда в 1958 году был переведён из Москвы Всесоюзный институт животного сырья и пушнины, работали преимущественно выпускники Пушмеха. Вечерами в институтском дворе, во время выгуливания собак, которые были почти в каждой семье, на семейных торжествах мы, дети сотрудников, затаив дыхание, слушали обязательные рассказы «про дядю Петю». А фотография П. А. Мантейфеля стояла на видном месте в большинстве семей сотрудников института. В Киров мы попали в конце 1960 года, после Командорских островов, куда отец уехал по распределению в 1952 году. Работал сначала на о. Медном, а потом на о. Беринга. После приезда Раисы Николаевны–нашей мамы, которую отец ждал три года, появились на свет мы с сестрой.

В Кирове отец работал во ВНИИОЗ (ВНИИЖП). Большую часть года он был на полевых работах, в экспедициях. Ездил на совещания, конференции. Жизнь в семье была полностью подчинена папе. Когда он бывал дома, мы постоянно видели склонённую над бумагами, книгами голову отца за кухонным столом. После ужина, когда нас отправляли спать, кухня превращалась в его рабочий кабинет. Он пил очень крепкий чай и работал до 5-6 утра. Летом мы жили в посёлке Зониха, там и сейчас находятся садовые участки сотрудников института. Отец привозил из экспедиций различные растения и сажал их на участке. Весной мы отправлялись с ним в лес. Папа великолепно знал птиц, учил распознавать их по голосам. Меня он заставлял вести дневник наблюдений за жизнью леса и его обитателями. Я каждый раз начинала вести записи, а потом бросала, находя другие занятия. Иногда мы выезжали на Бакалду – в охотхозяйство института, где собирали ягоды и грибы. Брал он нас с сестрой и на охоту в это же хозяйство. Рано утром или вечером он шёл на зорьку, а днём мы собирали бруснику или грибы. Из того времени я до сих пор помню, как мы шли к Романовской избушке возле лесного озера. Мне было 10 лет, я несла рюкзачок, одолевали комары, было очень душно. Мы шли по лесной дороге достаточно долго, и мне казалось, что она никогда не кончится. И вдруг отец начал рассказывать, как под песню очень хорошо шагать, и запел: «Там, где пехота не пройдёт, где бронепоезд не промчится, угрюмый танк не проползёт, там пролетит стальная птица». Так, незаметно, маршируя под песню, мы дошли с ним до избушки на берегу очень красивого озера, окружённого соснами и елями. Озеро было правильной овальной формы с болотистыми берегами, заросшими сфагнумом, бродить по которому было очень непривычно, так как ноги проваливались в мягкий мох, и земля под ними качалась.

От отца мы почерпнули многое. Он прекрасно знал литературу, музыку, живопись. Вечерами на кухне мы не раз спорили о поэзии Лермонтова, Пушкина. Я очень любила Лермонтова, а отец приводил примеры неточных описаний природы и животных в его творчестве. И обращал внимание, что Пушкин не допустил в своих стихах ни одного биологического промаха. На праздничных концертах самодеятельности во ВНИИОЗ папа был солистом хора. Несколько раз мы пели с ним вместе. Для нас с сестрой это был внимательный, заботливый отец, прививший нам любовь к природе, животным.

Кстати, животные в нашем доме были постоянно. На окнах стояли клетки с птицами, которые попадали к нам разными путями. Так, клеста папа купил на рынке у мужчины, прочитавшего, что больше двух лет клесты в неволе не живут, а поскольку птица уже прожила два года, он и решил её продать. Клёст же прожил у нас ещё десять лет. В доме периодически жили змеи и ящерицы, колонок, хамелеоны, привезённые из Африки, был аквариум и, конечно же, собаки. Гладкошёрстный фоксик Терька просто боготворила отца. Он брал её на охоту, она его слушалась с полуслова, приходила к нему, когда он работал за письменным столом, и могла часами сидеть и смотреть на своего хозяина. Отношение к нам было полностью противоположное. От нас она убегала на прогулке, и отловить её было просто невозможно. Зато слово «папа» собака знала прекрасно. Этим мы и пользовались. Когда Терька скрывалась в ближайшей подворотне, мы вызывали её криками «папа идёт», и когда она выскакивала, быстро отлавливали и вели домой.

Но из всех обитателей нашего дома больше всего хлопот доставил щенок белого песца, привезённый отцом с острова Верхотурова, что у Восточной Камчатки. На этом маленьком островке живёт множество песцов, один из которых утащил у отца хороший фотоаппарат. Безрезультатно проискав его в песцовых норах, папа прихватил маленького песчонка в качестве компенсации. Вятка, так его назвали, прожила в квартире месяца три, перепортив за это время всё, что только возможно. Не выдержав этого бедствия, мы отдали её на биостанцию института. Там  наша Вятка прожила долго, до старости, так и не захотев стать матерью, хотя каких только песцов-кавалеров ей ни подсаживали в вольер!

Хорошо помню, как я, студентка Московского областного педагогического института им. Н. К. Крупской, увидела, как в подземном переходе на Комсомольской площади в Москве в книжном лотке продавали папину книгу «Загадочный мир островов». Буквально через день снова иду по переходу, подхожу к продавцу книг и вижу, что нет отцовских книг – их все раскупили.

После первого курса института отец взял меня на Командоры. Вместе с ним мы прошли по острову Медный, побывали на птичьих базарах, лежбищах морских котиков. Командоры заочно мы знали хорошо, так как, возвращаясь из поездки на острова, отец всегда привозил не один десяток отснятых цветных и чёрно-белых плёнок. После проявления слайдовских плёнок дома устраивался их просмотр – своеобразный отчёт о поездке. Теперь же я видела всё вживую. Моя сознательная встреча с Командорами (рождение и раннее детство не в счёт) в путешествии с отцом оказалась настолько яркой, что вот уже 33 года я живу и работаю здесь.

С 1973 года отец перешёл на работу в Кировский сельскохозяйственный институт на охотоведческий факультет. Своей любовью к Дальнему Востоку он смог заразить многих ребят-охотоведов, которые, пройдя на островах практику, потом поехали работать на Камчатку и в Приморье, Сахалин и Курилы, Магадан и Чукотку и, конечно же, Командоры.

Отца не стало, когда мне не было и тридцати лет, а мамы – когда мне было лишь восемнадцать. В любом возрасте трудно терять родителей. Но, прожив большую часть жизни без них, я всегда обращалась к книгам отца, сохранённым его и мамы письмам ко мне, которые поддерживали меня в трудных жизненных ситуациях. На Командорах родились два моих сына – внуки Сергея Владимировича, но уже после его смерти. Старший – тоже Сергей Владимирович, только Фомин, также увлечён зоологией и островами, как и его дед. Младший Александр работает  и учиться на эколога. Мы с сестрой получили высшее биологическое образование, наши мужья – биологи-охотоведы и наши сыновья стали биологами. Моя сестра Татьяна охотовед, работает в «Росохотрыболовсоюзе», её дочь Юля социолог, по семейной традиции училась музыке, а сын Сергей Владимирович Арамилев в 26 лет успешно защитился и стал кандидатом биологических наук. Семейная династия продолжается.     

Вернуться назад